— Я Лёньку поди уже лет тридцать знаю,-миловидная старушка шептала
кассиру, — да и с женой его мы дружили. Она лет пять назад умерла, он
один остался. Он всю войну прошел, до самого Берлина. А после так
военным и остался, разведчик он. В КГБ до самой пенсии служил. Ему жена,
его Вера, всегда на 9 мая праздник устраивала. Он только ради этого дня
и жил, можно сказать. В тот день она договорилась в местном кафе, чтобы
стол им накрыли с шашлыком. Лёнька страсть как его любил. Вот и пошли
они туда. Посидели, все вспомнили, она же у него медсестрой тоже всю
войну прошла. А когда вернулись… ограбили их квартиру. У них и
грабить-то нечего было, что со стариков возьмешь. Но ограбили, взяли
святое, все Лёнькины награды и увели ироды. А ведь раньше даже
уголовники не трогали фронтовиков, а эти все подчистую вынесли. А у
Лёньки знаешь сколько наград-то было, он всегда шутил, мне говорит, еще
одну медаль или орден если вручить, я встать не смогу. Он в милицию, а
там рукой махнули, мол, дед, иди отсюда, тебя еще с твоими орденами не
хватало. Так это дело и замяли. А Лёнька после того случая постарел лет
на десять. Очень тяжело он это пережил, сердце даже прихватывало сильно.
Вот так вот…

Зазвонил телефон.

— Разрешите обратиться, товарищ полковник?

— Разрешаю, говори, майор.

— Все сделал как вы и просили. В прозрачном пакете на крыльце банка
лежит.

— Майор, я не знаю почему, но я тебе верю и доверяю, дай мне слово
офицера. Ты сам понимаешь, бежать мне некуда, да и бегать-то я уже не
могу. Просто дай мне слово, что дашь мне пройти эти сто метров и меня
никто не тронет, просто дай мне слово.

— Даю слово, ровно сто метров тебя никто не тронет, только выйди без
оружия.

— И я слово даю, выйду без оружия.

— Удачи тебе, отец,- майор повесил трубку.

В новостях передали, что отделение банка захвачено, есть заложники.
Ведутся переговоры и скоро заложников освободят. Наши съемочные группы
работают непосредственно с места событий.

— Мил человек, там, на крыльце лежит пакет, занеси его сюда, мне
выходить сам понимаешь, — сказал дед, глядя на мужчину в темной рубашке.

Дед бережно положил пакет на стол. Склонил голову. Очень аккуратно
разорвал пакет.

На столе лежала парадная форма полковника. Вся грудь была в орденах и
медалях.

— Ну, здравствуйте, мои родные,-прошептал дед, — и слезы, одна за другой
покатились по щекам.

— Как же долго я вас искал,- он бережно гладил награды.

Через пять минут в холл вышел пожилой мужчина в форме полковника, в
белоснежной рубашке. Вся грудь, от воротника, и до самого низа, была в
орденах и медалях. Он остановился посередине холла.

— Ничего себе, дядя, сколько у тебя значков, — удивленно сказал малыш.

Дед смотрел на него и улыбался. Он улыбался улыбкой самого счастливого
человека.

— Извините, если что не так, я ведь не со зла, а за необходимостью.

— Лёнь, удачи тебе,- сказал миловидная старушка.

— Да, удачи вам, — повторили все присутствующие.

— Деда, смотри, чтобы тебя не убили, —сказал второй малыш.

Мужчина как-то осунулся, внимательно посмотрел на малыша и тихо сказал:

— Меня нельзя убить, потому что меня уже убили.

Убили, когда забрали мою веру, когда забрали мою историю, когда
переписали ее на свой лад.

Когда забрали у меня тот день, ради которого я год жил, что бы дожить до
моего дня. Ветеран, он же одним днем живет, одной мыслью — днем Победы.

Так вот, когда у меня этот день забрали, вот тогда меня и убили.

Меня убили, когда по Крещатику прошло факельное шествие фашиствующей
молодежи.

Меня убили, когда меня предали и ограбили, меня убили, когда не захотели
искать мои награды. А что есть у ветерана? Его награды, ведь каждая
награда — это история, которую надо хранить в сердце и оберегать. Но
теперь они со мной, и я с ними не расстанусь, до последнего они будут со
мной. Спасибо вам, что поняли меня.

Дед развернулся и направился к входной двери.

Не доходя пару метров до двери, старик как-то странно пошатнулся и
схватился рукой за грудь. Мужчина в темной рубашке буквально в секунду
оказался возле деда и успел его подхватить под локоть.

— Чо- та сердце шалит, волнуюсь сильно.

— Давай, отец, это очень важно, для тебя важно и для нас всех это очень
важно.

Мужчина держал деда под локоть:

— Давай, отец, соберись. Это наверное самые важные сто метров в твоей
жизни.

Дед внимательно посмотрел на мужчину. Глубоко вздохнул и направился к
двери.

— Стой, отец, я с тобой пойду,- тихо сказал мужчина в темной рубашке.

Дед обернулся.

— Нет, это не твои сто метров.

— Мои, отец, еще как мои, я афганец.

Дверь, ведущая в банк открылась, и на пороге показались старик в
парадной форме полковника, которого под руку вел мужчина в темной
рубашке. И, как только они ступили на тротуар, из динамиков заиграла
песня «День победы» в исполнении Льва Лещенко.

Полковник смотрел гордо вперед, по его щекам катились слезы и капали на
боевые награды, губы тихо считали 1, 2, 3, 4, 5… никогда еще в жизни у
полковника не было таких важных и дорогих его сердцу метров. Они шли,
два воина, два человека, которые знают цену победе, знают цену наградам,
два поколения 42, 43, 44, 45… Дед все тяжелее и тяжелее опирался на
руку афганца.

— Дед, держись, ты воин, ты должен!

Дед шептал 67, 68, 69, 70…

Шаги становились все медленнее и медленнее.

Мужчина уже обхватил старика за туловище рукой.

Дед улыбался и шептал….96, 97, 98… он с трудом сделал последний шаг,
улыбнулся и тихо сказал:

— Сто метров… я смог.

На асфальте лежал старик в форме полковника, его глаза неподвижно
смотрели в весеннее небо, а рядом на коленях плакал афганец.